– Оптион, пойдешь первым. Спускайся в ров и двигай к углу лагеря. Пригибайся.

Кивнув, Фигул протиснулся в лаз, лег на живот и соскользнул по крутому склону на дно защитного рва. Затем Катон подтолкнул к пролому следующего солдата, и так один за другим они все спустились в ров, распределившись по его дну. Когда Катон остался один, они с Макроном обменялись крепким рукопожатием. Катон понимал: скорее всего до новой встречи с другом не доживет, и при мысли о том, что дышащего уверенной силой, многоопытного Макрона уже никогда не будет рядом с ним, ему становилось не по себе. Однако ему приходилось быть сильным, ведь то, какое будущее выпадет на долю беглецов, будет отныне зависеть от него. Глядя на сидевшего на корточках напротив него старшего друга, молодой центурион заставил себя улыбнуться в темноте.

– Спасибо, командир.

Макрон кивнул и подтолкнул Катона к пролому в частоколе.

– Давай, двигай. Вам нужно оказаться как можно дальше отсюда, прежде чем они обнаружат побег.

– Ты прав.

Катон соскользнул по глинистому склону, а когда со дна рва поднял взгляд на проем в частоколе, Макрон уже исчез.

Катон пригнулся и двинулся вдоль вереницы вымазанных в грязи, лежавших вдоль рва людей. Сверху их нещадно поливал дождь, под ними на земле растекались лужи. Добравшись до спустившегося первым Фигула, Катон указал на угол укрепленного лагеря когорты, дал беглецам знак следовать за ним и ползком заскользил вперед. Достигнув угла, он поднял голову и осторожно огляделся, напрягая глаза и пытаясь уловить присутствие часовых на стенах главного лагеря. Несколько расплывчатых теней неторопливо перемещались по гребню вала, но он был уверен, что если беглецы будут двигаться медленно и осторожно, то в такой темноте их с укреплений не заметят. Главная опасность исходила от Прокула: этот малый в любой миг мог снова удариться в панику и выдать товарищей. Оглянувшись через плечо, Катон тихо заговорил с Фигулом, указывая вперед.

– Мы двинемся тем путем. Трава здесь высокая, она нас прикроет. Передай по цепочке: всем следовать за мной ползком, не поднимаясь.

– Есть, командир.

– И вот еще что: проследи за Прокулом. – Катон понизил голос, чтобы никто, кроме оптиона, не мог его услышать. – Если у него начнется истерика, заставь его замолчать.

– Заставить замолчать?

– Сделай то, что потребуется. Понял?

– Так точно, командир.

Катон отвернулся, бросил последний взгляд на валы, после чего сосредоточился на большой дубовой роще, которую приметил еще раньше, днем, когда фуражиры собирали там валежник для костров. Выбравшись изо рва, он прополз некоторое расстояние в высокой траве, после чего медленно приподнялся на четвереньки, напрягая зрение и слух, чтобы уловить любой признак опасности. Остальные легионеры один за другим следовали за ним. Беглецы двигались осторожно, стараясь не производить ни малейшего шума, и едва ли не самым громким звуком было неистовое биение их сердец. Фигул переместился в тыл и теперь подталкивал вперед Прокула. Последний пребывал в таком страхе, что при любом случайном звуке, дрожа, припадал к земле и не двигался с места до тех пор, пока Фигул не побуждал его к этому чувствительными уколами острия меча.

Преодолев уже примерно две трети расстояния до рощи, Катон вдруг замер, поднял голову и обернулся в сторону лагеря Второго легиона. Нет, тревоги там поднято не было, и он уже собрался продолжить путь, когда вдруг ощутил вибрацию под упершимися в землю ладонями.

– Стой! – прошипел он. – Лежать!

Приказ был передан по цепочке, люди замерли, припав к земле, а Катон напряг слух, стараясь определить источник усиливавшейся вибрации.

Вокруг по-прежнему равномерно сыпал дождь, устойчивый ветер слегка посвистывал в ушах и шелестел в высокой траве. А потом из-за той самой рощи, к которой они направлялись, появилась высокая тень. К ней присоединилась другая, затем еще одна – они словно выплывали из-за деревьев сплошным потоком. Затаившиеся в траве люди услышали пронесшееся над прибрежной равниной тихое конское ржание. Припав к земле, юноша напрягал зрение, стараясь ничего не проглядеть. Неожиданно ехавший первым всадник повернул лошадь и направил ее, как показалось, прямо на Катона.

– Проклятье! – прошипел он, и рука непроизвольно потянулась к рукояти заткнутого за пояс меча.

Потом он сообразил, что в кромешной темноте всадники вряд ли их увидят. Но все равно…

– Лежать! Не высовываться! Пусть проезжают! Лежать, держать мечи наготове, но чтобы никто не двинулся, пока не двинусь я.

Приказ торопливым шепотом передали по цепочке назад, и легионеры распростерлись в траве, стараясь вжаться в землю. Катон снова повернулся к всадникам, находившимся не более чем в двухстах шагах. По его прикидкам получалось, что там как минимум два отряда конных разведчиков. Вполне достаточно, чтобы разделаться с беглецами. «Ехали себе в лагерь, понятия не имея ни о каких беглецах, а сейчас того и гляди на нас наткнутся», – с горечью подумал Катон, прижимаясь к земле и чувствуя щекой, как она подрагивает под стучащими все ближе конскими копытами.

В это же время сзади Фигул ухватил Прокула за складку туники.

– А ну, на хрен, лежать! Лежать, кому сказано?

– Нет, нет! Надо бежать! Спасаться! – Порываясь встать, Прокул пнул ногой руку, удерживавшую его за тунику. – Отпусти!

Бросив взгляд на приближающихся кавалеристов, Фигул инстинктивно приподнялся позади Прокула и обрушился на него всей тяжестью, припечатав к земле. В следующее мгновение оптион ударил его рукоятью меча в висок, и Прокул мгновенно обмяк. Предпринять что-либо еще у Фигула не было никакой возможности: он остался лежать поверх бесчувственного тела, приставив меч к его горлу, в то время как всадники с топотом ехали прямо на них.

Но чуть ли не в последний миг конный отряд опять слегка изменил направление движения и проехал мимо, не более чем в дюжине локтей от распростертых в траве беглецов. Повернув голову набок и тяжело дыша, Катон проводил взглядом темные тени закутанных в плащи всадников, торопивших коней, чтобы поскорее добраться до места и укрыться от дождя и ветра в теплых палатках.

Колонна с грохотом проезжала мимо, и не подозревая о затаившихся легионерах, однако Катону казалось, что всадники будут ехать бесконечно. Это ощущение переросло в почти непреодолимое желание вскочить и броситься на конных разведчиков, но тут наконец проскакал последний из них. Глядя на его удаляющуюся спину, Катон испустил глубокий вздох и только сейчас почувствовал, что все мускулы вздулись от напряжения, сделавшись тугими, как кошель интенданта. Он ждал до тех пор, пока хвост конной колонны не оказался так далеко, что пропал из виду, и лишь после этого передал своим бойцам приказ продолжить движение к роще.

Лишь спустя полчаса Фигул присоединился к остальным беглецам, сидевшим на корточках в тенях под кронами дубов, с которых капала вода. Прокул пришел в сознание, но соображал плохо и не протестовал, когда оптион толчками направлял его к остальным. Катон снова оглянулся на крепость и в очередной раз убедился, что тревогу там так и не подняли. Он уже прикинул: под прикрытием темноты им осталось двигаться не более четырех часов, а значит, разрыв между ними и первыми преследователями составит около десяти миль. Между тем до болот, насколько он помнил, было миль пятнадцать. Шанс успеть ускользнуть невелик, но он есть. Ну а что потом? Неопределенное, полное опасностей будущее тяготило Катона, словно мешок с камнями. Если их все-таки захватят свои, казнь последует быстро, причем забивание насмерть камнями или дубинками можно считать самой мягкой карой из тех, что пожелает обрушить на них взбешенный командующий Плавт. Вероятнее всего, их ожидает распятие: медленная, мучительная смерть на кресте. Ну а попади они в руки туземцев, можно не сомневаться в том, что их ожидают самые жестокие варварские пытки: сожжение заживо, сдирание кожи, травля охотничьими псами. Но даже если им удастся ускользнуть и от тех, и от других, чем они смогут прокормиться, скрываясь в болотах? Может быть, до наступления холодов еще можно будет что-то найти или украсть, но голода все равно не избежать, а с наступлением зимы их ждет неминуемая гибель.