Катону пришлось как следует отдышаться, прежде чем он смог ответить.

– Не больше… одного… отряда… скачут сюда. Надо укрыть людей.

Фигул бросил последний взгляд назад, на дорогу, и принялся отдавать приказы, причем обращался к легионерам, понизив голос, как будто батавы могли услышать его прямо сейчас. Беглецы поспешно сошли с дороги и, отбежав подальше, рассыпались, прячась в высокой траве и приземистом кустарнике, росшем по обе стороны. Припав к земле, они обнажили мечи и кинжалы, держа их наготове. На дороге остались только Катон с Фигулом, причем центурион согнулся пополам, потому что все еще не мог отдышаться.

– Мы будем с ними сражаться? – спросил Фигул.

Катон воззрился на оптиона, как на сумасшедшего.

– Нет, если только они сами нас к этому не вынудят. Зачем нам лишний риск?

– Но, командир, численно мы их превосходим.

– Они лучше вооружены и едут верхом на лошадях. Нам ничего не светит.

Фигул пожал плечами:

– Очень даже светит, если захватить их врасплох. Зато мы смогли бы раздобыть коней, чтобы ехать верхом.

– В болотах от них пользы мало, одни хлопоты.

– Но, командир, – улыбнулся Фигул, – мы всегда сможем их съесть.

Катон в отчаянии покачал головой. Их вот-вот могли обнаружить, на них могли напасть, а его оптион думал о еде. Отдышавшись наконец, центурион выпрямился.

– Мы будем всячески избегать стычек. Понял?

– Так точно, командир.

– Я буду с ребятами по эту строну дороги, ты – по другую. Следи, чтобы они не высовывались и молчали, пока не услышишь мой приказ.

– А если нас заметят, командир?

– Ничего не предпринимать, пока я не отдам приказ. Решительно ничего.

Фигул кивнул, повернулся кругом и побежал к своим солдатам, сбивая дождевые капли с густой, высокой травы. Катон проводил его быстрым взглядом и увидел, что бойцы в поисках укрытия изрядно примяли подлесок. Предпринимать что-либо в связи с этим было уже слишком поздно, и Катон побежал к легионерам, дожидавшимся его по другую сторону дороги. Лишь шевеление высокого камыша указывало на то, что некоторые из них еще устраивались поудобнее.

– Не двигаться, черт возьми! – рявкнул Катон.

Коричневые головки стеблей тут же перестали покачиваться, а Катон, оказавшись в зарослях между двумя солдатами, припал на одно колено и приложив ладони ко рту, позвал:

– Фигул!

Шагах в тридцати по ту сторону дороги из кустов высунулась голова.

– Командир?

– Помни, что я сказал. Ничего не предпринимать без моего приказа!

– Есть!

Фигул вновь скрылся, а Катон последний раз оглядел свою группу беглецов. Несколько человек поблизости от него распластались на земле и настороженно прислушивались в ожидании приближения батавов.

Катон тоже напряженно ждал и неожиданно для себя понял, что беззвучно молит богов – пусть всадники потеряют след и не вздумают съезжать с дороги, чтобы искать беглецов в другом направлении. Сердце его от нервного напряжения билось так сильно, что стук в ушах мешал прислушиваться. Но пока под тоскливым, затянутым серыми тучами небом, усердно поливавшим листву мелким, моросящим дождем, царили неподвижность и тишина. Время тянулось невыносимо медленно, напряжение возрастало.

Катон уже почти поверил, что батавы поехали другим путем, когда услышал позвякивание сбруи, а потом и глухой перестук копыт. Оглядев своих людей, он с негодованием увидел, что некоторые из них подняли головы, высматривая источник звука.

– Вниз! – скомандовал он яростным шепотом, и головы любопытных солдат пропали из виду.

Катон последним припал к мокрому, мягкому торфянику, крепко сжимая меч. Голова его была повернута к дороге, стук сердца походил на приглушенный бой барабана. Мышцы были напряжены до такой степени, что он почувствовал дрожь в ногах и никак не мог ее унять. Сырой воздух уже доносил приглушенные, но грубые, гортанные голоса, пока резкий приказ не заставил батавов умолкнуть. Теперь тишину нарушал лишь всхрап лошадей, и Катон понял: командир конницы остановил отряд и прислушивается, выискивая признаки добычи.

Некоторое время во влажном воздухе разносились лишь природные звуки, и Катон, которому мягкий, равномерный шелест дождя обычно даже нравился, сейчас был напряжен до предела. Его так и подмывало вскочить на ноги и отдать приказ об атаке, лишь бы только покончить с этим невыносимым ожиданием, но вместо этого он стиснул зубы и сжал руку в кулак с такой силой, что ногти впились в ладонь. Катон надеялся, что Фигулу хватит силы воли и выдержки, чтобы не поддаться искушению. Однако оптион был прирожденным бойцом, и Катон вовсе не был уверен, что ему удастся обуздать свою кипучую кельтскую натуру.

Наконец командир батавов снова отдал резкий приказ, и его отряд двинулся по дороге, проехав не более чем в десяти шагах от того места, где неподвижно, стараясь не выдать себя даже дыханием, залег Катон. По стуку копыт можно было понять, что двое или трое всадников поскакали рысью вперед, поискать следы, основной же отряд равномерным шагом стал углубляться на территорию топей. Ну что ж, если богиня Фортуна будет снисходительна к беглецам, батавы могут пересечь болота, так никого и не заметив. Катон беззвучно вознес богине молитву и пообещал посвятить ей копье, если ему удастся пережить сегодняшний кошмар.

Батавы проехали мимо, и стук копыт стал медленно удаляться, когда вдруг всадники разразились восклицаниями. Катон насторожился, готовый вскочить и броситься на батавов при первом признаке того, что их уловка раскрыта. И тут до него дошло, что она была обречена на провал с самого начала. Батавов привели сюда следы, оставленные беглецами. Дальше по дороге следы исчезали, и это означало только одно.

Сейчас все могло решиться в любой момент.

Уловив слева тень, Катон повернул голову. Один из кавалеристов отошел на небольшое расстояние от дороги и не далее чем в четырех локтях от Катона, спиной к нему, приподнял тунику и развязал шнур, поддерживавший штаны. Он закряхтел, и к равномерному шуму дождя добавился плеск струи совсем другого происхождения.

Внезапно он оборвался. Катон увидел, что воин слегка подался вперед и вдруг резко развернулся, уже открывая рот, чтобы поднять тревогу.

– В атаку! – закричал Катон, выскакивая из укрытия. – Вперед, в атаку!

Кавалерист развернулся на его голос; одна рука еще держалась за пенис, а другая уже схватилась за рукоять меча. Катон бросился на батава и ударил его мечом в живот за миг до того, как они столкнулись, и сбитый с ног кавалерист полетел в высокую траву – ту самую, выскакивая из которой перепачканные легионеры устремлялись к дороге, чтобы обрушиться на беспорядочную мешанину коней и людей. Бросив взгляд за дорогу, Катон увидел, что Фигул и его солдаты бросились в атаку с той стороны.

Командир батавов отреагировал на нападение как истинный профессионал: он еще выкрикивал приказы, а меч уже был в его руке. Однако времени на приказы уже не было. Бурная лавина покрытых грязью демонов обрушилась на всадников так внезапно и с такой яростью, что на дороге воцарился хаос. Кавалеристы не могли справиться с насмерть перепуганными животными, что мешало им защищаться. На стороне легионеров были внезапность и численное превосходство, но все их снаряжение сводилось к мечам или кинжалам, тогда как противники имели щиты, шлемы и кольчужные безрукавки. Их длинные кавалерийские мечи, со свистом описывая в воздухе смертоносные дуги, обрушивались на незащищенные тела атакующих.

Уловив сбоку, краешком глаза, блеск стали, Катон нырком ушел от удара, и клинок рассек воздух в том месте, где мгновение назад находилась его голова, и его макушка, когда меч пролетел прямо над ней, ощутила дуновение. Резкий, плесневелый конский запах заполнил его ноздри. Катон вскинул глаза на противника, пытавшегося его убить, и увидел, что инерция мощного замаха наполовину развернула всадника в седле. Прежде чем тот успел восстановить положение, Катон нанес ему удар по локтю, с треском перерубив сустав. Батав вскрикнул, меч выпал из разжавшихся пальцев. В это время чьи-то руки вцепились в его плащ, сдернули с коня и тут же прикончили, осыпав ударами мечей; досталось ему и от копыт собственного коня.